Рассказы о Дзержинском - Страница 10

Через день Дзержинский зашел за башмаками.

Старика-сапожника не было, а на его месте сидел подмастерье, голубоглазый, кудрявый, в фартуке. Он прибивал гвоздями подметку и пел.

Разговорились.

Парня звали Петром, лицо у него было веселое, он почему-то принял Дзержинского за студента и сказал ему, что очень хотел бы учиться, да вот денег нет, и спросил, почему это у одних есть деньги, а у других нет. Дзержинский объяснил.

Парень быстро и коротко взглянул на Дзержинского, но больше ничего не спросил и молча продолжал загонять деревянные гвозди в подошву сапога. Скоро вернулся старик и сказал, что еще не успел растянуть ботинок, но что завтра уж, наверное, поспеет.

— Так я завтра зайду, — сказал Дзержинский и попрощался.

Так началось знакомство Дзержинского с голубоглазым подмастерьем сапожника. Парень был сообразителен, серьезен и очень многим интересовался. Несколько раз он брал у Дзержинского популярные книжки — о том, как устроена земля, и планеты, об электричестве, о физике и химии. И однажды, в июне, попросил книг опять, но других, поинтереснее.

— Не знаю, что поинтереснее, — сказал Дзержинский. — Каких же тебе дать книг?

Опустив глаза, парень негромко произнес:

— Как все устроено — вот бы мне какую книгу.

— Что как устроено?

— Вот насчет богатых и бедных. Насчет господ и мужиков.

— Зачем это тебе? — спросил Дзержинский.

Был вечер, очень жаркий и душный. Они сидели рядом на скамейке в скверике, возле собора.

Подмастерье сбоку взглянул на Дзержинского и совсем тихо объяснил:

— Хочу все понимать.

— Что же ты хочешь понимать?

— Все, — упрямо повторил парень, — то, что вы понимаете, то и я хочу.

— А что же я, по-твоему, понимаю?

— Вы понимаете, — сказал подмастерье, — я знаю, что вы-то все понимаете.

— Но ведь за эти книги по голове не гладят, — произнес Дзержинский, — за них можно в тюрьму угодить.

— Не угодим, — сказал подмастерье.

— Неизвестно.

— Известно! Я никому не скажу, что читал.

Помолчали. Подмастерье взглянул на ботинки Дзержинского и спросил, жмут ли теперь. Дзержинский ответил, что теперь не жмут.

— Хорошие ботинки, — похвалил подмастерье, — сделано как надо. Таким ботинкам сносу нет. Кто шил?

— Сапожники, — ответил Дзержинский.

Ему хотелось сказать, что семнадцать человек шили эти башмаки, но он смолчал.

Подмастерье засмеялся, вынул из кармана коробку дорогих папирос «Турчанка», двадцать пять штук — сорок копеек, и протянул Дзержинскому.

— Богато живешь, — сказал Дзержинский, — я к таким папиросам не привык...

И он стал сворачивать самокрутку из дешевого табака-крошки. Свернул, сунул самокрутку в деревянный мундштук и закурил.

Подмастерье почему-то слегка порозовел.

— Барину одному штиблеты на квартиру относил, — сказал он, — барин мне и подарил пачку. На, говорит, кури, говорит, на здоровье. Я и взял, мне что!

Дзержинский молчал. Чем-то ему вдруг не понравился этот ясноглазый и кудрявый, ладно скроенный и крепко сшитый парень. Но чем?

А парень уже говорил о своей жизни, о проклятой работе за гроши, о старике-хозяине, который, когда пьян, дерется чем попало, а когда трезв, заставляет работать круглые сутки. Голос у него был печальный, а детские ясные глаза смотрели куда-то далеко, на ступени собора.

— Живешь-живешь, — говорил он, — а что видишь? Город большой, погулять хочется, а времени никакого нет. И одежды нет! Куда я вот такой замурзой пойду? Опять же, как лето, так ничего, а зимой и вовсе пропадай. Совсем надеть нечего. И денег нет, даже семечек не на что купить, не то чтобы, допустим, костюм справить — тройку или сюртук. Другие устраиваются, места находят подходящие, или там в лакеи идут, или в приказчики — те живут ничего...

— Лакейская жизнь не сладкая, — сказал Дзержинский.

— А моя сладкая?

Говорили долго, и чем больше слушал Дзержинский, тем больше жалел он молодого и сильного человека, обреченного на тупую, унылую и беспросветную жизнь.

— Дали бы книжек, — сказал парень, — хоть бы почитал, — всё веселее, а то ведь, право, удавиться можно.

— Хорошо, — сказал Дзержинский, — я дам тебе книжек. Только никому их не показывай, потому что и себе наживешь неприятностей, и мне несладко будет

— Вот вам крест святой! — сказал парень и широко перекрестился.

Условились встретиться через два дня, в этом же месте, не позже часа пополудни.

— Только вы уже обязательно книжечки принесите, — еще раз попросил подмастерье, — не позабудьте!

Дзержинский непроизвольно взглянул ему в глаза: чего он так пристал с этими книгами? И божится, и крестится, и просит. Что такое?

Но глаза парня были совершенно ясными и спокойными, до того спокойными, что Дзержинскому стало даже неловко.

«Подозрителен я стал не в меру», — подумал он.

И в назначенный день и час принес обещанные книги в соборный скверик. Подмастерье уже поджидал его, сидел на скамеечке и лущил семечки.

Было воскресенье, в соборе шла служба, на ступенях толпились молящиеся, которых не вмещал собор, и в скверике был слышен хор знаменитых в Ковно соборных певчих. В скверике было тоже много народа — гимназистов и гимназисток, нянек с детьми, чинных ковенских дам, прогуливающихся под светлыми зонтиками, чтобы, боже сохрани, не загореть.

Завидев Дзержинского, подмастерье встал и сделал несколько шагов ему навстречу. Дзержинский заметил: на нем новая зеленая рубашка и новый лакированный поясок, и у него какое-то странное выражение в глазах. Это все вместе так не понравилось Дзержинскому, что он хотел просто пройти мимо, но почувствовал, что поздно: за подмастерьем, тяжело двигаясь на толстых ногах, в котелке и в сюртучной паре, шел переодетый в штатское жандарм.