— Назад! — повторила женщина. — Всех перестреляю и сама застрелюсь!
«Семь зарядов, — рассуждал красноармеец, — но только навряд ли она умеет стрелять! »
В тупичок все прибывали люди, и, как на грех, ни одного военного.
Красноармеец вынул свой наган. Застрелить ее? Но что толку? Такую дамочку надобно доставить куда следует в живом виде.
— Злая, — сказал кто-то густым басом. — Вон как смотрит, точно сейчас съест.
— Куси! — закричал мальчишка в солдатской папахе и спрятался в толпу.
Подняв наган, красноармеец пошел вперед. Шпионка выстрелила. Он нагнулся, и пуля просвистела над его головой. Теперь и он выстрелил, для острастки, вверх.
— Назад! — крикнула она.
Он еще раз взглянул на нее. Теперь она была ближе. Глаза у нее светились, как у кошки, и красивое лицо было совсем белым. А на руке сверкало кольцо с бриллиантом.
«Покушала, наверно, на своем веку золотых баранок», — подумал почему-то красноармеец, вспомнив вывеску булочной, нагнулся и побежал вперед.
Она выстрелила еще два раза.
«Не умеет стрелять», — решил он и ударил ее по руке с пистолетом. Пистолет выстрелил в воздух и упал. Красноармеец сунул ствол нагана ей в лицо и велел поднять руки вверх. Но она не подняла. Тогда он принялся вязать ее, а она вырывала руки и негромко, со злобой говорила:
— Вы мне делаете больно, дураки! Не смейте! Вас все равно всех повесят... Отпустите меня, слышите? Я вам заплачу золотом. Отпустите. Все равно вас перевешают...
— Не соображаешь, чего говоришь, — сказал красноармеец. — Как так повесят? Ты, что ли, повесишь? Какой тип нашелся! Повесят!
Потом женщину вели в ЧК. Красноармеец насупился и молчал.
«Хотел ей вежливость оказать, — обиженно думал он, — а она мало того, что шпионка, так еще наскакивает. Повесить! Тип».
Через некоторое время его вызвали к Дзержинскому.
Красноармеец собирался долго и основательно: начистил сапоги, пришил суровой ниткой крючок к шинели и до отказа затянул на себе ремень. И так как он любил порассуждать, то на прощание сказал своим товарищам:
— Надо вид иметь, как следует быть. А то товарищ Дзержинский скажет: «Это что такое за чучело? Разве ж это красноармеец? Это скорее всего позор, а не красноармеец! » И вместо беседы получится гауптвахта.
У секретаря он немного подождал и покурил козью ножку, сделанную из махорки, смешанной, для экономии, с вишневым листом. Потом отворилась дверь, и вышел Дзержинский. На нем были высокие болотные сапоги и простое красноармейское обмундирование.
— Проходите в кабинет и садитесь.
Красноармеец вошел в кабинет, сел и снял шлем.
— Я должен объявить вам благодарность, — сказал Дзержинский, — вы раскрыли большой контрреволюционный заговор.
И он внимательно, не отрываясь, поглядел на красноармейца.
«Вот так номер, — подумал красноармеец, — целый заговор».
Ему очень захотелось немного порассуждать, но он постеснялся.
— Один из ответственных военных работников, — продолжал Дзержинский, — один очень ответственный работник, которому мы доверяли, как своему человеку, изменил нам, передался Юденичу и стал шпионом у врагов Советской власти.
— Безобразие какое, — не сдерживаясь, сказал красноармеец, — прямо-таки нахальство, я извиняюсь!
И он стал длинно рассуждать о том, что эти шпионы — такие типы, которые еще и веревкой грозятся, и что всех этих шпионов надо вымести нашей советской метлой.
— Да, — едва заметно улыбнувшись, ответил Дзержинский, — вы правы. Так вот, заодно с этим изменником был один старик-француз. Вы поймали его дочь. Таким образом, мы ликвидировали заговор. А за вашу помощь большое спасибо вам.
Потом Дзержинский немного поговорил с красноармейцем о его жизни, женат ли он, есть ли у него дети.
— Я молодой, — сказал красноармеец и сконфузился, — у меня жинки нет. Мне всего годов ровно двадцать.
— Действительно, не очень старый, — согласился Дзержинский.
Через несколько минут отворилась дверь, и два красноармейца ввели в кабинет старика с подстриженными белыми усами и в таком высоком воротнике, что старик едва поворачивал голову.
Дзержинский разговаривал с ним довольно долго. Потом старик вдруг поднялся и громко, на весь кабинет, очень сердито сказал:
— Это случай. Вы меня поймали случайно.
— Ошибаетесь, — очень спокойно ответил Дзержинский, — мы поймали вас далеко не случайно. Если бы нас не поддерживали рабочие, крестьяне, красноармейцы и все трудящиеся, мы бы вас, конечно, не поймали. Но мы, чекисты, опираемся на трудящихся. Каждый наш красноармеец понимает, что такое Чека.
— Это не мое дело, кто у вас что понимает, — перебил старик. — Я говорю о том, что я пойман случайно; то, что я попался, — это чистый случай.
— Неверно, — ответил Дзержинский. — Дочь ваша действительно случайно уронила сверток, но красноармеец не случайно заинтересовался им, не случайно побежал за вашей дочерью, не случайно, рискуя жизнью, арестовал ее и не случайно привел в Чека. Верно?
И Дзержинский повернулся к красноармейцу.
— Совершенно верно, товарищ Дзержинский, — сказал красноармеец.
Сердитый старик с трудом повернул голову в высоченном воротничке и тихо спросил:
— Ах, это ты, мерзавец, арестовал мою дочь?
— Попрошу вас мне не тыкать, — ответил красноармеец. — Что дочка, что папаша — один характер. Вас попробуй не арестуй, так вы потом нашего брата целиком и полностью перевешаете! А еще тыкает!
Однажды Ленин и Дзержинский ехали в автомобиле по набережной. Автомобиль осторожно обгонял колонну красноармейцев, идущих на фронт. Полковой оркестр играл марш.