Рассказы о Дзержинском - Страница 65

Он вышел из-за дома и быстро пошел к воротам Кремля. Навстречу, с палкой, в широкополой шляпе, шел Горький. Они молча поздоровались.

— Да, — сказал Горький, — вот какие дела. Да.

Махнул рукой и пошел к Ленину.

А Дзержинский пошел в ЧК.

НОЧНОЙ РАЗГОВОР

Секретарь тихонько отворил дверь и пропустил перед собой невысокого человека в рваном тулупе, обросшего бородой и очень худого. Синие яркие глаза незнакомца блестели так, будто у него был жар.

— Садитесь, — сказал Дзержинский, — и рассказывайте. Что у вас там случилось и кто вы такой? Только рассказывайте коротко: у меня мало времени.

Он достал из ящика стола аккуратно завернутый в бумагу ломоть черного хлеба и стал ужинать, — а незнакомец — фамилия его была Сидоренко — начал рассказывать.

Он работал в одном маленьком городке на Украине. Никакого особенного образования у него нет, но он — коммунист, читал сочинения товарища Ленина и многое другое. Работы у него много, каждый день с утра до поздней ночи он занят своим делом. Работа, конечно, не какая-нибудь особенно ответственная, не нарком, это само собой понятно, но в своем роде его работа тоже требует нервов и еще раз нервов. Попробуйте-ка заведывать в нынешние времена складом. Легко можно дойти до сумасшествия и даже кусаться. Короче говоря, он, Сидоренко, Никифор Иванович, заведует складом. Вернее, заведывал до этой проклятой истории, а теперь он уже и не заведующий, а арестант, да еще беглый, как все равно контра или вор-бандит.

— Как беглый? — спросил Дзержинский.

— От так и беглый, — ответил Сидоренко, — такой беглый, что ни жена, ни детки не знают, или жив ихний человик и батько, или нет.

— Я что-то плохо понимаю, — сказал Дзержинский.

— А я так и совсем ничего не понимаю, — ответил Сидоренко и стал рассказывать дальше.

Короче говоря, один начальник, по фамилии Рубель, берет и присылает на склад до Сидоренко курьера, старую бабку Спидначальную. И та бабка Спидначальная приносит Сидоренко — какое надо иметь нахальство! — вы подумайте, приносит Сидоренко записку, в которой черным по белому написано, чтобы Сидоренко выдал курьеру, товарищу Спидначальной Агафье, два одеяла из фондов для личных нужд семьи товарища Рубель.

Из фондов.

Для личных нужд.

Два фондовых одеяла для личных семейных нужд этого проклятого жулика, так называемого товарища Рубеля.

Сидоренко, конечно, никаких одеял не дал, а старухе, бабке Спидначальной, еще прочитал хорошую отповедь, чтобы она не смела приходить с такими отношениями от своего Рубеля. И чтобы ей было неповадно, вредной бабке Агафье, у нее на глазах порвал в мелкие клочки отношение товарища Рубеля.

Бабка-курьерша ушла, а он сел себе писать реестр.

Вдруг приходит — кто бы вы думали? — сам товарищ Рубель со своим наганом, в папахе и с гранатами.

— Давай одеяла.

Сидоренко отвечает:

— Нет у меня для вас никаких одеял. У меня одеяла для раненых красных бойцов, а не для вас.

Тогда Рубель кричит:

— Я сам раненый, я пострадавший, припадочный. Какое ты имеешь право?..

Сидоренко опять отвечает:

— Дай боже, чтобы все люди были такие здоровые, как от тот бык Васька, и как вы лично, товарищ Рубель. И проходите из помещения, потому что мне надо писать реестр, а вы задерживаете мою работу.

Ну и пошел крик. Рубель кричит — давай! Сидоренко отвечает — не дам! Рубель кричит — заставлю! Сидоренко отвечает — быка Ваську заставишь, а товарища Сидоренко не заставишь.

Короче, чертов Рубель написал на Сидоренко клевету и так подвел дело, что хоть плачь. Будто Сидоренко предлагал ему, Рубелю, поднять восстание против Советской власти, будто Сидоренко уже имеет дружков для этого дела, а сам он будто и есть главный атаман.

И в главную свидетельницу выставил — курьера Спидначальную, дурную бабку Агафью. Научил ее, чего надо говорить, и все в порядочке. Бабка и давай каркать, как все равно тот попка.

Конечно, Сидоренку арестовали, посадили в тюрьму и давай ему шить дело. Шили-шили и сшили. И присудили: десять лет заключения под стражей.

Вот какое положение: не больше, не меньше, а именно на десять лет. Это надо себе представить: берется живой, здоровый, ни в чем не виноватый Сидоренко — и, пожалуйте бриться, на десять лет за решетку. Чертов Рубель на радостях пьет самогонку, а он, Сидоренко, сидит в тюрьме.

Еще короче — убежал и подался в Москву, к товарищу Дзержинскому. Как добирался, это даже и передать нельзя. Короче говоря — вот и все.

— Так, — сказал Дзержинский. — Ну, и что же вы от меня хотите?

— Короче говоря, — справедливости, — ответил Сидоренко. — То есть, я не желаю за свою честность гнить в тюрьме. В чем дело? Пускай лучше Рубель гниет, когда он на меня такой донос написал.

Дзержинский помолчал, поглядел на Сидоренку, потом спросил:

— Послушайте, вам не приходило в голову, что вы можете совсем убежать? Не в Москву, не ко мне, а просто убежать — и концы в воду.

— Приходило, и даже вполне свободно мог убежать: есть у меня дядя родной, мог убежать к нему...

— Ну?

— Пусть медведь бегает, а я не побегу, — спокойно и убежденно сказал Сидоренко.

— Почему?

— Я к вам пришел, — ответил Сидоренко, — к вам лично, к товарищу Феликсу Дзержинскому. Я член партии, вы тоже член партии. Вы, конечно, большой человек, но и я тоже ничего, могу пригодиться. Я так думаю, что на свете, в конечном счете, справедливость имеется. Короче говоря, надо вам, товарищ Дзержинский, в моем деле подразобраться. А покуда дайте мне записочку в тюрьму; выспаться мне надо, мороз сильный, а я вроде бы простудился. И чтобы накормили меня в тюрьме.