Рассказы о Дзержинском - Страница 57

Вася молча улыбнулся.

— Совсем не пишешь?

— Собираюсь, Виктор Антонович.

— Расскажи поподробнее, как у «свободных художников» гостил. Феликс Эдмундович обещал, что ты все расскажешь...

В картинной галерее уже ждали два человека из Наркомпроса — специалисты по устройству выставок. Реставратор, маленький старичок с небесно-голубыми глазами, доделывая свою работу, пел тоненьким, мирным голоском. За открытым окном, под крышей, стонали и ворковали голуби. Лебедев высвистывал «Рассвет» из «Хованщины», похаживал, посматривал и ни в чем не соглашался со специалистами из Наркомпроса.

Потом пришли два красногвардейца с винтовками и подсумками, закрыли окно, пропустили через шпингалет таинственную проволочку, попробовали на язык — есть ли ток.

— Это что же такое? — удивился Лебедев.

— Проволока медная! — хмуро ответил красногвардеец. — Сигнализация. Дернет какой похититель окно, — где надо, сразу звонок звонит. Теперь не украдут, теперь спета ихняя песня...

Лебедев подивился, — откуда солдаты все знают? Они объяснили, — их прислал сюда сам Дзержинский Завтра с утра учение будут проводить с охраной, тут старушки есть и старички, надо им кое-что растолковать насчет дисциплинки. А одна тут даже затвор винтовочный открыть не может, — гильза стреляная в стволе засела. С такой винтовкой и дежурит, вояка.

Уже начало смеркаться, когда по паркету раздались гулкие шаги: по залам медленно шел человек в черной тужурке.

— Кто там ходит? — крикнул Вася.

— У меня разрешение есть! — ответил человек, и Вася узнал Быкова, Петю Быкова, старого друга.

— Петруха! — крикнул Свешников и бросился к Быкову.

Они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по спинам.

— Ну как?

— А ты как?

— Таможней командую. Ловлю помаленьку.

— И мы тут живем. Действуем...

— Да слышал, много разного слышал. И слышал и в газетах читал...

Свешников познакомил Лебедева с Быковым. Профессор внимательно вгляделся в Быкова, спросил:

— Это вы, первый не дали их украсть? — И кивнул на картины.

Петя смутился.

— Вроде бы я... А теперь приехал по делам сюда, набрался смелости и позвонил самому Феликсу Эдмундовичу. А он в ответ, — идите, говорит, и смотрите, как там сейчас ваши картины развешивают. Так и сказал «ваши». Я и пришел... Какие же тут мои, а, Василий?

— Да теперь пожалуй, и не определишь, какие именно твои! — ответил Вася. — С того дня много еще полотен обнаружено. Вот развешиваем по стенам.

Втроем, Лебедев, Быков и Вася, пошли по залам — смотреть спасенные картины.

КНЯЗЬ

Едва Дзержинский вошел к себе в кабинет, как секретарь протянул ему телефонограмму. Опять то же самое. Опять некий бандит, имеющий на руках документ ВЧК, под видом обыска ограбил четыре квартиры.

Опять!

Несколько минут он думал, морщил лоб и курил глубокими затяжками.

— Кто это делает?

Чекисты сидели опустив головы. Первые чекисты, самые первые сто двадцать человек — с лицами, серыми от голода, с глазами, розовыми, как у кроликов, от бессонных ночей.

— Кто же это делает? — во второй раз спросил Дзержинский.

Они сидели, он стоял перед ними. Глаза его блестели тем неукротимым огнем, который так хорошо был известен всем, кто работал с ним вместе.

— Сейчас ровно одиннадцать часов. Через сутки в это же время бандит должен быть здесь. Все.

Он еще раз оглядел землистые лица своих чекистов — юношей и стариков, рабочих и студентов, матросов и солдат. И тоскливо подумал; «Если бы их накормить досыта, один только раз, но досыта. Большой котел каши с салом и восемь часов сна».

Всю ночь напролет звонили телефоны.

Пойманы шестеро бывших офицеров с ручными гранатами и пулеметом. Пулемет везли на ручной тележке.

Анархисты убили старика-рабочего. Обнаружен подпольный склад винтовок. Банда анархистов ограбила Центротекстиль в Москве.

Наиболее опасных, умело запирающихся, сильных людей Дзержинский допрашивал сам. Ходил по комнате, засунув локти за ремень, задавал короткие вопросы, посмеивался:

— На что вы надеялись! Думали, что мы отдадим власть назад? Для чего же? Для того, чтобы вы потопили рабочих и крестьян в их собственной крови? Нет, не выйдет. Не отдадим. А вас и вам подобных будем расстреливать.

И, внезапно остановившись посреди комнаты, мгновение глядел гневными, широко открытыми глазами в лицо тому, кого допрашивал:

— Да! Извольте, не запираясь и не тратя попусту времени, назвать имена ваших друзей по контрреволюционной работе. Кто снабжал вас деньгами? Оружием? Что? Говорите громче, не стесняйтесь. Так. И вот вы хотели взорвать? Так. И что еще?

У него были удивительные глаза — правдивые, смелые, прямые. Он всегда смотрел прямо в глаза, и друзьям и врагам.

Под утро поехали на извозчике арестовывать офицеров-заговорщиков. Моросил дождь. Дзержинский поднял воротник шинели, молчал. Глухо цокали лошадиные копыта...

Возле назначенного дома поджидали красноармейцы. Старшина подошел к Дзержинскому, доложил. В голосе его слышалось волнение: дело обещало быть опасным, раз приехал сам председатель ВЧК. На легкие дела он никогда не ездил, бывал только на серьезных, и чем опаснее казалось дело, тем веселее держался Дзержинский.

Когда поднимались по лестнице, Дзержинский вдруг сказал что-то очень смешное, и старшина фыркнул.

— Тише, — сказал Дзержинский. — Разве чекисты могут смеяться?

Старшина испуганно сделал серьезное лицо, но Дзержинский вновь рассмешил его. На площадке четвертого этажа он вынул из кармана длинноствольный револьвер, расставил людей и постучал в дверь.